То, как иго
преобразило Московскую Русь, удобно изучать на конкретном материале —
лингвистическом: «Лента.ру» решила рассмотреть историю «тюркизации» русского
языка.
Для начала стоит оговориться, кто же
были эти татары. Так называли древнее загадочное племя, по всей видимости —
монголоязычное, существовавшее во второй половине первого тысячелетия нашей
эры. Оно впоследствии было практически истреблено лидером другого монгольского
племени Темуджином, он же Чингисхан; великий полководец мстил татарам за
родных. Тех татар, которые не были уничтожены сразу, Чингисхан ставил в
авангарде своего войска — на самые опасные места. Таким образом племя,
погибнув, дало свое имя и воинам-смертникам, и в целом тюркской армии
Чингисхана. С современными татарами эти древние не имеют этнически ничего
общего.
Лингвистический термин «тюркизм»
достаточно широк. Во-первых, им называют простейшие и самые распространенные
случаи: заимствования тюркских слов из тюркских языков. Однако также лингвисты
говорят о тюркизмах, если слово из других языков (персидского или арабского,
например) пришло в наш посредством тюркского. Наконец, если этимологически
тюркское слово появилось в русском через голову другого языка, его тоже можно объявить
тюркизмом.
История тюркских заимствований в русский
делится на три периода: до Орды, при ней и после. В домонгольский период
в русский проникли считанные слова. Их место в лексической системе удобно
оценить на примере «Слова о полку Игореве». Всего в главном памятнике
древнерусской словесности, созданном в конце 1180-х, около 45 тюркизмов;
практически все они относятся к половцам, о походе Игоря на которых идет речь.
В современном русском представлены лишь редкие из них: это слова телега,
жемчуг, болван, челка (возведение последнего слова к русскому челу,
судя по всему, ошибочно). Среди ярких домонгольских тюркизмов, например, слово бусый,
значащее оттенки серого: бусый волк — это волк с серо-беловатой, после
весенней линьки, летней шерстью. Название реки Каяла — происходит от тюркского
«река, поросшая осокой» (по другой версии — от тюркского слова, означающего
«скалистая»).
Важно, что тюркские заимствования — один
из способов решить вопрос об аутентичности памятника. Скептики и конспирологи
утверждают, что «Слово» — подлог и было сочинено в XVIII веке на основе
Задонщины (конец XIV — начало XV века), сказания о победе Дмитрия Донского над
войсками Мамая. Сходство между двумя памятниками несомненное, и очевидно, что
автор более позднего текста отталкивался от более раннего; так вот, скептики
предполагают, что фальсифицированное сказание о походе Игоря было основано на
рассказе о Куликовской битве, а не наоборот. Однако если бы это было так, то
предполагаемый автор «Слова» должен был бы уметь отличать тюркские
заимствования домонгольского периода от тех, что попали в русский язык с Ордой
и позже: ему пришлось бы, переделывая Задонщину, поздние тюркизмы выбросить, а
ранние оставить. Более того, фальсификатору пришлось бы отыскать в
древнерусских рукописях еще больше древнейших заимствований, чтобы испещрить
ими «Слово»: у двух памятников всего семь общих тюркизмов, а в сказании о
походе Игоря их в шесть с лишним раз больше. Таким образом, фальсификатору
необходимо было обладать лингвистическими данными XIX-XX веков, а «Слово» было
найдено в конце XVIII века.
Среди других ярких домонгольских
тюркизмов — слова боярин, лошадь, ватага. Русский богатырь тоже
совсем не русский: слово, означающее былинного героя, отличающегося умом и
силой, взялось из тюркских языков, где оно значит «смелый, военачальник,
герой»; ему родственно киргизское батыр. Появление о в первом
слоге тут объясняют влиянием русского слова богатый. Действительно,
например, в Смоленской и Курской областях слово богатырь значило
«богач», что зафиксировано региональным словарем; это же значит и белорусское багатыр.
Да и саму Орду «ордой» на Руси назвали
еще до Орды: это слово тюркского происхождения было взято не у татар, а, скорее
всего, у половцев. Оно обозначает союз нескольких кочевых племен, в переносном
значении — беспорядочную большую толпу или даже банду. В древнерусском слово орда
значило лишь «стан, кочевье»; то, что у этого слова не было связанного второго
значения «армия», указывает на ранний срок заимствования.
Но по-настоящему много тюркизмов в
русском языке появляется именно в период монголо-татарского ига. Многие
из них относятся к торговой сфере, отражая приспособленческий характер
отношений Москвы с ханами. Типичный пример — это слово деньги. Деньгой
называли мелкую серебряную монету-«чешуйку», которая со второй половины XIV
века чеканилась в Москве, Новгороде, Рязани и других центрах. Оно происходит от
тюркского слова, означавшего серебряную монету разной стоимости, в том числе и
рубль; название казахстанской валюты — тенге — этимологически родственно
российским деньгам. Корень слова, от которого произошла деньга, в
ряде тюркских языков (татарском, казахском, киргизском, узбекском) означал
одновременно и белку, и копейку, отражая факт использования пушнины в качестве
денежной единицы.
Позднее за деньгой окончательно
закрепляется московское значение — одна двухсотая часть рубля, то есть
полкопейки. Меж тем и сама копейка вполне может оказаться
заимствованием. Название денежной единицы традиционно возводят к слову копье,
так говорят уже летописи, например в Софийском временнике под 1535 годом
написано: «А при великом князе Василье Ивановиче бысть знамя на денгах: князь
великий на коне. А имея мечь в руце; а князь великии Иван Васильевич учини
знамя на денгах: князь великий на коне, а имея копье въ руце и оттоле прозваша
денги копеиныя». Однако скорее всего, это лишь народная этимология: в слове копейка
писалась буква ять, что делало невозможным ее происхождение от копья;
кроме того, будь это происхождение верным, монета скорее называлась бы копейко,
копьецо или копейце. Поэтому вероятным кажется восточное
заимствование: в персидских исторических текстах упоминается монета копек.
Из современных тюркских языков это старинное название сохранилось в туркменском
языке (правда, некоторые туркменские языковеды склонны видеть в нем русизм).
Сторонники тюркской этимологии доводят ее до слова, значившего «собака»: монеты
могли назвать собаками как в честь изображенного на них животного, так и просто
в шутку.
Прежде чем связать деньгу, о
которой уже шла речь, с татарским названием монеты, ученые обсуждали еще одну —
как выяснилось, неверную — тюркскую этимологию: от слова тамга. Сейчас
оно значит родовой фамильный знак у абхазов, башкир, казахов, киргизов, осетин,
марийцев и других народов. В исходном монгольском оно означало «тавро, клеймо»;
в период Золотой Орды слово получило распространение в странах Средней Азии,
Восточной Европы, Ближнего и Среднего Востока, Кавказа и Закавказья, где,
помимо прежних, приобрело новые значения — «документ с ханской печатью»,
«(денежный) налог». И хоть деньги не происходят от слова тамга,
от него несомненно происходит современное слово таможня: на товары,
облагаемые податью, ставились знаки-тамги. Таможенником уже в 1267 году
назывался сборщик особой подати при татарском управлении в Древней Руси; глагол
тамжить означал «облагать пошлиной».
Во времена Орды в русский попало и слово
караул, значившее в тюркских языках дозор, стражу и происходившее от
глагола «смотреть». В разных тюркских языках это слово может значить не только
сторожевой отряд или пост, но и, например, мушку на ружье. Очевидно,
заимствовано из тюркского и слово сан — «почетное звание». В тюркских
языках его значение было связано с семантическим полем «число — счет — почет —
достоинство — известность». После заимствования в период Золотой Орды оно дало
ряд русских слов, например сановник, осанка. (Впрочем, есть мнение, что сан
появился в русском еще в домонгольский период.)
Восточное происхождение оказывается и у
очень русского слова — и русского предмета — кафтан («старинная
долгополая верхняя мужская одежда, обычно шитая из сукна»): оно пришло либо из
персидского при тюркском посредничестве, либо непосредственно из тюркского.
Заимствование произошло в XIII-XV веках, после падения Киева. Исследователи
считают, что кафтан — составное слово из двух корней, значивших
соответственно «мешок» и «платье». Тюркизмом, скорее всего, является и слово таракан:
наиболее убедительное его этимологическое толкование — «расползающийся во все
стороны». Русское хозяин, встречающееся у Афанасия Никитина — это,
очевидно, персидское ходжа, пришедшее через тюркские языки.
Собственно, «Хождение за три моря»
(1466-1474) и стоит считать апофеозом проникновения тюркизмов в русскую
словесность. Заключительная часть произведения — молитва Афанасия Никитина —
написана на смеси русских, арабских и тюркских слов. Иноязычную лексику
Афанасий использовал для самых деликатных материй: «А иду я на Русь,
кетъмышьтыр имень, уручь тутътым. Месяць март прошел, и яз заговел з бесермены
в неделю, да говел есми месяць, мяса есми не ел и ничего скоромнаго, никакие
ествы бесерменские, а ел есми по двожды на день хлеб да воду, авратыйля
ятмадым». Переводится это так: «А иду я на Русь (с думой: погибла вера моя,
постился я бесерменским постом). Месяц март прошел, начал я пост с бесерменами
в воскресенье, постился месяц, ни мяса не ел, ничего скоромного, никакой еды
бесерменской не принимал, а ел хлеб да воду два раза на дню (с женщиной не
ложился я)».
В 1825 году Пушкину пришлось защищать
русский язык от хулы. Отвечая статьей на предисловие ко французскому переводу басен
Крылова, он писал: «Г-н Лемонте напрасно думает, что владычество татар оставило
ржавчину на русском языке. Чуждый язык распространяется не саблею и пожарами,
но собственным обилием и превосходством. Какие же новые понятия, требовавшие
новых слов, могло принести нам кочующее племя варваров, не имевших ни
словесности, ни торговли, ни законодательства?» Пушкин ошибался самым
поразительным образом: как раз именно слова, связанные с государственным
устройством (вроде караула и ярлыка) или экономикой (вроде деньги
или таможни) пришли от монголо-татар в первую очередь. И дело, конечно,
не в «обилии и превосходстве» — не бывает «более лучших» языков — а в политике
московских князей, предпочитавших выстраивать отношения с ханами.
«Как бы то ни было, едва ли полсотни
татарских [=тюркских] слов перешло в русский язык», — пишет Пушкин. Однако на
деле Орда открыла шлюз мирных послемонгольских тюркских заимствований,
которые хлынули в XVI — XIX веках под культурным влиянием Оттоманской империи —
просвещенного государства, против чего и поэт не возражал бы. Москве пришлось
активно поддерживать отношения с турками после того, как те завоевали Крым и
стали поначалу притеснять русских купцов. От османов к нам пришли слова баклажан
и чемодан, кадык и ишак, штаны и тулуп, изюм
и нефть; слово арап вошло в русский язык задолго до Петра
Великого, зато при Петре появились фарфор и карандаш.
Число поздних заимствований из турецкого
и татарского языков можно множить; среди них немало совершенно неожиданных.
Слово изъян только кажется происходящим от русского глагола изъять:
на деле это персидское слово, заимствованное через турецкий, со значением
«ущерб, убыток». Простое слово таз также пришло от турок и крымских
татар: этимологически оно родственно немецкому Tasse, французскому tasse,
итальянскому tazza, которые значат «чашка». Кобура происходит от
турецкого слова «футляр». Даль производит слово карапуз от слов короткий
и пузо, однако это, очевидно, так же неверно, как возводить его ко
французскому crapoussin («коротышка», «малыш»). На самом деле слово,
очевидно, восходит к тому же слову, что и слово арбуз, и получилось
путем метафоризации: карапуз — это кто-то круглый, как арбуз.
Пушкин пишет, что один только язык все
время «оставался неприкосновенною собственностию несчастного нашего отечества»;
это так, однако помотало этот язык предостаточно. Через 150 лет после Пушкина
другой великий поэт — Дмитрий Александрович Пригов — писал в стихотворении
«Куликово поле»:
А все ж татары поприятней
И имена их поприятней
И голоса их поприятней
Да и повадка поприятней
Хоть русские и поопрятней
А все ж татары поприятней
Так пусть татары победят
Отсюда все мне будет видно
Татары, значит, победят
А впрочем — завтра будет видно
В XX веке приток тюркизмов в русский
язык впервые замедлился; а заимствования из западноевропейских языков оттеснили
их на задний план задолго до этого — и безо всякого ига, мирным путем. Однако
вопрос о том, кто же победил, и какой ценой, очевидно, стоит до сих пор, раз
его включают в число спорных — и раз поэт пишет: А впрочем — завтра будет
видно.