Чудо, заставшее врасплох

Нобелевку по экономике дали знатоку бедности и потребительского спроса
21.03.2017
Кто был до Бэтмена: супергерои античного мира
21.03.2017

Чудо, заставшее врасплох

altВыход романа советского писателя за границей — сначала по-итальянски, а потом по-русски в Голландии — вызвало чудовищную травлю. «Народные массы» упражнялись в письмах на тему «не читал, но осуждаю!». А люди более искушенные уверяли, что Нобелевская премия — политически мотивирована и вообще чуть ли не спланированная акция ЦРУ. Что, в контексте холодный войны, было не так уж неправдоподобно, как может показаться сейчас. Имели ли какую-то почву под собой эти намеки? Предлагаем два взгляда двух авторов книг о Пастернаке — Ивана Толстого («Отмытый роман Пастернака») и Анны Сергеевой-Клятис («Пастернак в жизни»).

Нобелевская премия Борису Пастернаку: тайны и
реальность

 

Выход романа советского писателя за границей — сначала по-итальянски, а
потом по-русски в Голландии — вызвало чудовищную травлю. «Народные массы»
упражнялись в письмах на тему «не читал, но осуждаю!». А люди более искушенные
уверяли, что Нобелевская премия — политически мотивирована и вообще чуть ли не
спланированная акция ЦРУ. Что, в контексте холодный войны, было не так уж
неправдоподобно, как может показаться сейчас. Имели ли какую-то почву под собой
эти намеки? Предлагаем два взгляда двух авторов книг о Пастернаке — Ивана
Толстого («Отмытый роман Пастернака») и Анны Сергеевой-Клятис («Пастернак в
жизни»).

 

Насколько получение Борисом Пастернаком Нобелевской
премии было действительно заслуженным и в какой степени роль в этом сыграли
спецслужбы США и Западной Европы?

Иван Толстой: Извините, но я считаю этот вопрос не корректно
поставленным. Пастернак получил Нобелевскую премию законно. Это было в 1958
году, и он был самый лучший, самый правильный кандидат на эту премию из всех
литераторов, которые тогда писали в мире. Может быть, это мое субъективное
мнение русского читателя, но с моей, русской точки зрения, он был наиболее
достойным. Здесь надо учесть еще и то, что Нобелевский комитет вручает премию
не только за литературу, за слова, напечатанные на бумаге, но и за судьбу
писателя, за его «идеализм», как сказано, между прочим, в уставе премии. А в
плане соединения художественного гения и драматизма судьбы у Бориса Леонидовича
в то время конкурентов не было.

Второй вопрос касается деятельности американской разведки. Это
совершенно другая история, в которой Пастернак является жертвой действия
«больших сил», которыми он сам управлять не мог. Здесь им самим играет судьба.
Да, ЦРУ сделало все для того, чтобы в то время, как тогда выражались, «поднять»
Пастернака. Причем «поднимали» его не только американцы, но и англичане.
«Поднимали» его и во Франции, и в Италии, и в Германии. В апреле 2014 года на
сайте газеты «Вашингтон пост» появились документы, которые доказывают, что
«поднятие» Пастернака было централизованным действием. Это не значит, что в СМИ
того времени люди свободной части мира не могли делать это по собственному
желанию, усмотрению и вкусу. Но при этом была и целенаправленная,
организованная и согласованная кампания по продвижению Пастернака к читателям,
укреплению его фигуры в общественном мнении. И, конечно, эта кампания сыграла
большую роль в получении им премии. Но понять, в связи ли с этим он получил
премию или независимо от этого, нельзя. Психология принятия окончательного
решения со стороны нобелевских «старцев» — это тайна за семью печатями. Кто
может претендовать на то, чтобы читать в их душах и сердцах?

Да, я считаю, что общественный, интеллектуальный, культурный и
моральный фон для присуждения этой премии Пастернаку был создан благодаря
действиям американцев и европейских СМИ. Нобелевский комитет позиционирует себя
как независимая организация. Но ведь он не на необитаемом острове существует.
Он живет в том же мире, где живут все. И понятно, что через сознание 18
шведских академиков проходят лучи, которые отражаются от общественного мнения.
Но с их стороны это было законное, взвешенное и правильное решение. А главное:
позиции Нобелевского комитета, американской разведки и совершенно искренних
читательских ожиданий в этом случае сошлись в одной точке. Эта точка называется
«Нобелевская премия Борису Пастернаку».

 

И в вашей книге, и в вашем сегодняшнем ответе звучит
определение: «правильный писатель». Но ведь оно не совсем лестно для художника!

Иван Толстой: Вот это справедливый вопрос! Под этим я понимаю вот
что. Кажется, Ницше сказал: гений — это тот, кто осуществляет себя. Вундеркинд
не гений, пока не стал им в качестве взрослого человека. Пастернак свою мечту
вымечтал, выстрадал! Он хотел написать прозу, которая произвела бы впечатление
в мире и вобрала бы в себя все то, что он, как художник, хочет сказать миру. И
он сделал это. Он мечтал об этом сорок лет! С 1916 года он пытался написать
прозу, но не мог найти для нее адекватной, как он это понимал, формы. Он
начинал и бросал, писал рассказы, снова уходил в стихи… Высказывал мысли в
письмах, статьях, предисловиях… Почему переводы Пастернака с «академической»
точки зрения не совсем адекватны? Потому что Пастернак был одержим собственными
идеями. И они у него были. Мужество художника, его гениальность проявились
именно в том, что он не отступился ни перед чем. Он не склонил голову при
Сталине, сохранил себя в испытаниях войны, во времена послевоенных гонений на
«космополитов» и на себя персонально. Он не испугался ничего, даже когда его
начали травить после того, как он свой роман отослал Фельтринелли. Он тайком сообщал
издателям, что самое главное — это выпустить книгу. Сперва просто выпустить,
пусть на итальянском, а потом непременно и на русском.

Пастернак — это человек, который возжаждал своей судьбы, как она
описана где-то на небесах. Он добился осуществления своих желаний. А то, что он
результате травли заболел смертельной болезнью и умер, то когда говорят, что
это было ужасно и Нобелевская премия не стала ему благом, то мне хочется
возразить. Все это задумал Пастернак! Он прожил свою жизнь, мечтая об этом! Разве
мы упрекаем тех, кто пошел на костер ради идеи? Для Пастернака это было
восшествие на костер. И можно только снять шляпу перед таким мужеством и такой
судьбой. Вот почему я говорю, что в пятидесятые годы ХХ века не было более
правильного человека.

Анна Сергеева-Клятис: 23 октября 1958 году Пастернаку была присуждена
Нобелевская премия по литературе с формулировкой «за выдающиеся достижения в
современной лирической поэзии, а также за продолжение благородных традиций
великой русской прозы». Подразумевался весь колоссальный объем его творческого
наследия — не только «Доктор Живаго». Хотя роман включался в число его
достижений на равных правах с поэзией.

Имя Пастернака возникало среди претендентов на Нобелевскую премию по
литературе, начиная с 1946 года, регулярно. Его номинировали как крупнейшего
поэта современности европейские профессора, не располагавшие сведениями о том,
что он уже работает над своим романом.

Имел ли значение для Нобелевского комитета тот факт, что с 1957 года,
когда «Доктор Живаго» был издан в Милане на итальянском, а потом в Голландии на
русском, Пастернак стал и крупнейшим прозаиком? Несомненно, да. Это была
последняя капля, которая окончательно склонила весы в его сторону. Можно ли
воспринимать решение Нобелевского комитета как запланированную и мастерски
проведенную спецслужбами США издательскую акцию антисоветской направленности?
Несомненно, нет. Борьба спецслужб как важнейшая часть холодной войны проходила
и на литературном поле, но не имела прямого отношения ни к мировой славе Пастернака,
ни к его судьбе, которую он выбрал сознательно и добровольно. Роман «Доктор
Живаго» потряс читателей во всем мире — конечно, не своей антисоветскостью,
которой не было в нем, а высочайшим художественным уровнем, глубиной и
искренностью анализа, исключительностью позиции автора, «лицом повернутого к
Богу». Казалось чудом, что в самой несвободной стране, которая справедливо
представлялась западному читателю хорошо контролируемым пространством за
колючей проволокой, возникло произведение, свидетельствующее о свободе
человеческого духа, способного противостоять разрушающему личность гнету
системы. Это событие действительно было чудом, «врасплох» заставшим советских
функционеров, которые тщетно старались не допустить его осуществления.
Присуждение Нобелевской премии только фиксировало их несомненный проигрыш.

Ощущение чуда не покидало и самого Пастернака, по жизни которого уже
прокатилась тяжелым катком советская идеологическая машина. После вызова к
генеральному прокурору, где ему фактически было предъявлено обвинение в
государственной измене, Пастернак написал своему итальянскому корреспонденту:
«Хотя опасность, которою мне пригрозили в самое последнее время,
непреувеличенно смертельна, вещи бессмертного порядка, достигнутые наряду с
ней, ее перерастают».

Нобелевская премия была заслуженной Пастернаком, но не достаточной
наградой, соразмерной наградой стало его бессмертие.

Фото предоставлено Государственным Литературным музеем