Около полудня 23 августа 1939 года, на подмосковном аэродроме Тушино приземлились два трехмоторных «Кондора» с черными крестами на крыльях. Вячеслав Молотов встретил Иоахима фон Риббентропа и повез его в Кремль.

Около
полудня 23 августа 1939 года, на подмосковном аэродроме Тушино приземлились два
трехмоторных «Кондора» с черными крестами на крыльях. Вячеслав
Молотов встретил Иоахима фон Риббентропа и повез его в Кремль.

Шесть лет
спустя, на Нюрнбергском процессе, Риббентроп, главным обвинением против
которого было соучастие в развязывании войны, сказал в последнем слове:
«Когда я приехал в Москву к маршалу Сталину, он обсуждал со мной не
возможность мирного урегулирования германо-польского конфликта, а дал понять,
что если он не получит половины Польши и Прибалтийские страны, то я могу сразу
же вылетать назад. Ведение войны, видимо, не считалось там в 1939 году
преступлением против мира».

Годовщина
пакта — хороший
повод подумать о том, как с тех пор изменилась жизнь. А изменилась она, надо
заметить, довольно сильно, как бы ни хотелось отстающим от жизни доказывать,
что ничего нового под луной нет, а, главное, и не будет.

В духе
времени

СССР
критиковали и критикуют за то, что сделка была заключена с нацистами. В
остальном же случившееся вполне укладывалось в рамки тогдашних нравов.

В
межгосударственных отношениях веками открыто и безраздельно царило право силы.

Великие
державы постоянно делили чужие земли, обменивались, только что в карты не
проигрывали. Публично и секретно, на двусторонней основе и коллективно, как на
Венском и Берлинском конгрессах и Версальской конференции. Мало интересуясь
мнением властей слабых государств, и полностью игнорируя желания простых людей.

Взгляните на
карту Африки. Большинство границ проведены по линейке бывшими колонизаторами
без всякого учета того, где какая народность живет. Отсюда бесконечные
территориальные и межэтнические конфликты, терзающие «черный
континент» по сию пору.

В Европе Наполеон
диктовал, какими землями те или иные государства должны поменяться, и кому где
сидеть королем.

В 1864 году
Бисмарк удумал небывалое: предложил разрешить прусско-датский спор о
принадлежности провинции Шлезвиг-Гольштейн путем плебисцита. Российский канцлер
Горчаков ответствовал, что негоже отдавать дело, которое должны решать монархи,
на волю черни. Решили, «как положено», на поле боя.

По решению
Берлинского конгресса Босния и Герцеговина 40 лет находились под временным
управлением Австро-Венгрии. Сербия претендовала на эту территорию, Петербург
был на ее стороне.

В октябре
1908 года российский и австрийский министры иностранных дел Извольский и
Эренталь заключили тайную сделку: Петербург снимает возражения против
окончательной аннексии Боснии, а Вена поддержит право России на свободный
проход ее военных кораблей через черноморские проливы.

После
аннексии Россия, оберегая свое реноме покровительницы Сербии, выразила
официальный протест. Австрийцы молчать не стали: в чем дело, мы же, кажется,
договаривались?

Разразился
громкий скандал. Все обсуждали ситуацию до мельчайших деталей, судили и рядили,
кто прав, а кто повел себя не по-джентльменски, но никому не пришло в голову,
что, вообще-то, неплохо было бы справиться у босняков, чего они хотят.

Новые нравы

Последними
крупными проявлениями такого подхода к международным делам стали Ялта и
Потсдам.

Большая
геополитическая игра продолжается, но невозможно представить, чтобы два мощных
государства или блока, как Россия и Австрия в 1908-м или СССР и Германия в
1939-м, вот так цинично распорядились судьбой третьих стран за их спиной и без
всякого учета их мнения.

Решающую
роль сыграла позиция Запада, который за 75 лет многое переосмыслил. Теперь там
не рассуждают в категориях разменов и разделов, оккупационных зон и
неравноправных договоров, а пытаются строить открытый мир с достаточно
условными границами, в котором царила бы вечная, свободная и открытая
экономическая, информационная и культурная конкуренция.

Пакт
Молотова-Риббентропа и Мюнхенская конференция считаются позорными страницами
истории. Восточные европейцы любят обвинять старших партнеров в попытках о
чем-то сговориться с Москвой за их счет, поминая те давние события (считается,
что особенно чувствительными к подобной критике должны быть немцы). Западные
политики немедленно начинают ежиться и оправдываться.

«Суверенные
государства имеют право на независимую внешнюю политику. С той же меркой надо
подходить ко всем, включая Украину и Грузию. Дни, когда империи могли
обращаться с суверенными государствами, как с фигурами на шахматной доске,
остались в прошлом», — провозгласил в 2009 году, находясь в Москве, Барак
Обама.

Британский
историк Нил Фергюсон озаглавил свою книгу об Америке “Empire in Denial”. В
вольном переводе — «империя, отрицающая собственное существование».

В середине
нулевых годов Анатолий Чубайс предлагал России стать «либеральной
империей». Идея, в принципе, неплохая, и не лишенная шансов на успех. По
крайней мере, с постсоветскими, да и многими другими государствами Россию
действительно многое объединяет. Но все дело в последовательности. Сначала
либеральные ценности, в первую очередь, в собственной стране, а империя потом!

Понятие
«сфера влияния» осталось, изменились методы. Хотите вовлечь ту или
иную страну в свою «сферу» — не бойтесь переборщить, показывая, как
важно для вас мнение ее граждан. Говорите не о своей воле, а об их выгоде.
Меньше грозите и оскорбляйте, а ухаживайте, как за девушкой, и старайтесь
понравиться.

Действуйте
силой денег, информации и примера собственной завидной жизни. И признавайте за
другими право делать то же самое. Проиграли — не впадайте в истерику.
Исторические воспоминания никому ничего навечно не гарантируют. Давайте
посоревнуемся, и посмотрим, что получится!

Не
приветствуется дерзкое и непредсказуемое поведение. Не принято в одностороннем
порядке использовать военную силу, пока не исчерпаны все возможности для
компромисса. Нежелательно менять существующие границы. Неприлично делить людей
на своих и чужих по этническому признаку.

В принципе,
в том же направлении развивается и человеческий социум. Для успеха все меньше
требуются грубая сила, отвага и выносливость, и все больше — ум, хитрость и
изобретательность.

Во Франции
XVII века главным достоинством являлась готовность, чуть что, обнажить клинок.
В современном Париже мушкетеры Александра Дюма считались бы опасными
асоциальными типами или психами.

Можно
сказать, что Запад продвигает данное видение мира, потому что ему это выгодно,
и что если все примут такие правила игры, весь земной шар сделается сферой его
влияния.

Действительно,
по части бизнеса, новых технологий, распространения информации, создания, может
быть, не слишком глубокой, но привлекательной массовой культуры Запад впереди
планеты всей. Каждый хочет сражаться тем оружием, которым лучше владеет, а все
остальное объявить незаконным и запретить.

Но, если
посмотреть на вещи мало-мальски непредвзято, надо признать, что эта позиция
отвечает и общечеловеческим интересам. Лучше состязаться в чем-то позитивном,
нежели молотить друг друга.

Нет ничего
страшного в сферах влияния, когда вхождение в них — дело добровольное. Для
маленьких, по определению не самодостаточных государств, коих в мире
большинство, в этом и заключается независимость.

Еще можно
поддерживать нормальные отношения со всеми, жить для себя, и ни во что не
вмешиваться.

Опять же,
большая разница в сравнении с эпохой накануне Второй мировой войны, когда
финский министр иностранных дел сказал Молотову, что его страна больше всего
мечтает оставаться нейтральной, а тот ответил: «Не думаю, что великие
державы это вам позволят».

По словам
историка Игоря Бунича, Берлин, Лондон и Москва тогда тянули малые страны каждый
в свою сторону, требуя определиться немедленно и бесповоротно, а те издавали
невнятные звуки, похожие на стоны тяжелобольного, умоляющего оставить его в
покое.

Теперь рамки
выбора расширились.

Бывают
слабые государства с большими амбициями, которые сами не хотят покоя, и ставят,
не столько даже на силу, сколько на спесивую неуступчивость и демонстрацию
готовности подраться при любом соотношении сил: авось, напугаются и уступят. К
таким применяются сдерживание и санкции, в исключительных случаях — крылатые ракеты.
Самые известные примеры — Ирак, Сербия, Северная Корея, Иран при Ахмадинежаде.

Разный
подход

А Россия
психологически продолжает жить в эпоху Молотова и Риббентропа.

Один мой
читатель недавно так и написал: «Почему, когда на Украине только заваривалась
каша, российские и американские дипломаты не договорились и не привели там к
власти кого-нибудь взаимно приемлемого?».

Я вступил с
ним в дискуссию, но судя по ответу, мысль о том, что на Украине живут люди, у
которых есть свое мнение и право выбора, человек так и не воспринял.

Поражает
непробиваемая уверенность многих российских политиков, комментаторов и рядовых
граждан, что та же Украина — вопрос, главным образом, отношений между Москвой и
Вашингтоном.

Склониться
над картой с кем-то, кого, при всей нелюбви, признаешь ровней, и поделить мир —
это нормально. Ах, не хотят? Значит, не уважают, рассчитывают заполучить все! А
«какие-то там» украинцы, латыши или грузины — да кого вообще может
волновать, чего они желают?

Отсюда и
непонимание. С точки зрения Запада, Москва отстала от жизни, ведет себя
странно, и требует невозможного.